СТЕНДАЛЬ
КРАСНОЕ И ЧЕРНОЕ
Хроника XIX века

Чтобы не трогать частную жизнь, автор придумал городок Верьер. А когда ему понадобился епископ, судья, присяжные и судебная процедура, он перенес все это в Безансон, где он сам никогда не бывал.

Часть первая

Городок Верьер, пожалуй, одно из самых живописных во всем Франш-Конте. Белые домики с островерхими крышами красной черепицы раскинулись по склону холма, где мощные каштаны поднимаются из каждой лощинки. В окрестности много лесопилок, которые способствуют росту благосостояния большинства жителей, скорее похожих па крестьян, чем на городских жителей. Есть в городе и замечательная  гвоздильная фабрика, принадлежит мэру.

Мэр города Верьера, господин де Реналь, кавалер нескольких орденов, выглядел весьма степенно: волосы с проседью, орлиный нос, одетый во все черное. В то же время в выражении его лица было много самодовольства, чувствовалась какая-то ограниченность. Казалось, что все таланты этого человека сводились к тому, чтобы заставить любого, кто ему был виноват, платить вовремя, с уплатой же собственных долгов тянуть как можно дольше. Мэру принадлежал построенный на доходы от гвоздильной большой и красивый дом с замечательным садом, окруженным чугунной решеткой.

На склоне холма, на высоте сотни футов над рекой  раскинулся великолепный городской бульвар, откуда открывался вид на один из самых живописных уголков Франции. Местные жители весьма ценили красоту своего края: она привлекала иностранцев, чьи деньги обогащали владельцев отелей и приносили прибыль всему городу.

Верьерский господин кюре Шелан, сохранивший в свои восемьдесят лет железное здоровье и железный характер, проживал здесь уже пятьдесят шесть лет. Он крестил почти всех жителей этого города, каждый день венчал молодых людей, как когда-то венчал их дедов.

Сейчас же он переживал не лучшие свои дни. Дело в том, что, несмотря па несогласие городского мэра и директора дома презрения, местного богача папа Вальню, кюре способствовал посещению тюрьмы, больницы и дома презрения приезжим из Парижа господином Аппером, чьи либеральные взгляды весьма беспокоили богатых владельцев домов города. Прежде всего они беспокоили нападет Реналя, который был убежден, что со всех сторон его окружают либералы и завистники. Чтобы противопоставить себя этим мануфактурникам, которые прокрались в толстосумы, он решил взять своим детям гувернера, хотя особой нужды в этом и не видел. Мэр остановил свой выбор на младшем сыне лесопильщика Сореля. На этой лесопилке работали с елями. Это был молодой богослов, почти священник, который прекрасно знал латынь, всего Гомера, к тому же его рекомендовал сам кюре Шелан. Хотя некоторые сомнения относительно его порядочности в папа де Реналя все же оставались, потому что молодой Жюльен Сорель был любимцем старого врача, кавалера ордена Почетного легиона, тоже, скорее всего, тайного агента либералов, поскольку был участником наполеоновских походов.

О своем решении мэр сообщил жене. Госпожа де Реналь, высокая, статная женщина, считалась первой красавицей. В ее облике, в манере держаться было что-то простодушное и юне. ее наивная грация, какая-то скрытая страстность могли бы, пожалуй, пленить сердце парижанина. Но если бы папе де Реналь узнала, что способна произвести впечатление, то сгорела бы от стыда. Громкую славу ее добродетели принесли бесплодные ухаживания папы де Вально. А поскольку она избегала в Верьере любых развлечений, то о ней стали говорить, что она слишком кичится своим происхождением. Госпожа де Реналь же хотелось только одного - чтобы никто не мешал ей блуждать ее великолепным садом. Это была простая душа: она никогда не осуждала своего мужа и не могла признаться самой себе, что ей с ним скучно, ведь не представляла, что между супругами могут быть другие, более нежные отношения. Отец Сорель чрезвычайно удивился, а еще больше обрадовался предложению папа де Реналя относительно Жульєна. он никак не мог понять, ради чего такой уважаемой человеку могло прийти па голову взять его к себе тунеядца-сына и еще предложить триста франков в год со столом и одеждой.

Подойдя к своей мастерской, отец Сорель не нашел Жульена у пилы, где ему надлежало быть. Сын сидел верхом па стропилах и читал книжку "Мемориал Святой Елены".  Ничего более ненавистного для старика Сореля не было. Он еще мог простить Жюльена его мелкотравчатую строение, которая была малопригодной для физической работы, но эта страсть к чтению выводила его из себя: сам он читать не умел. Мощный удар выбил книгу из рук Жульена, а второй удар обрушился ему па голову. Весь в крови, Жульен соскочил па землю; его щеки пылали. Это был невысокий юноша лет восемнадцати, довольно хрупкий, с неправильными, но топкими чертами лица и каштановыми волосами. Большие черные глаза, в минуту покоя блестели умом и огнем, сейчас горели лютой ненавистью. Стройный и гибкий стан юноши свидетельствовал скорее о ловкости, чем о силе. С самых ранних лет его задумчивый вид и чрезмерная бледность наводили отца на мысль, что его сын не жилец и:а белом свете, а если и выживет, то станет для семьи обузой. Все домашние презирали его, и он ненавидел своих братьев и отца.

Жульен почти не учился. Отставной врач, к которому он привязался всем сердцем, научил его латыни и истории. Умирая, старик завещал мальчику свой крест Почетного легиона, остатки маленькой пенсии и тридцать - сорок томов книг.

На следующий день старик Сорель отправился в дом мэра. Увидев, что  мэру прямо-таки хочется получить его сына, хитрый старый добился того, чтобы содержание Жульена был повышен до четырехсот франков в год.

Тем временем Жульен, узнав, что его ожидает должность воспитателя, еще ночью ушел из дома, решив спрятать в надежное место свои книги и крест Почетного легиона. Он отнес все это к своему приятелю Фуке, молодого лесоторговца, который жил высоко в горах.

Следует сказать, что решение стать священником он принял не очень давно. С самого детства Жульен бредил военной службой. Потом, уже подростком, он с замиранием сердца слушал рассказы старого полкового врача о битвах, в которых тот участвовал. Но когда Жюльена исполнилось четырнадцать лет, он увидел, какую роль в окружающем его мире играет церковь.

Он прекратил говорить о Наполеоне и заявил, что собирается стать священником. Его постоянно видели с Библией в руках; он заучивал ее наизусть. Перед добрым старым кюре, что наставлял его в богословии, Жульен не позволял себе испытывать других чувств, кроме благочестия. Кто бы мог подумать, что в этом юноше с нежным девичьим лицом наелась непоколебимая решимость претерпеть все, чтобы пробить себе дорогу, а это прежде всего означало вырваться из Верьера; семью свою Жульен ненавидел.

Он повторял себе, что Бонапарт, неизвестный и бедный поручик, сделался владыкой мира с помощью своей шпаги. Во времена Наполеона военная доблесть была необходимой, но теперь все изменилось. Теперь священнику сорок лет получает зарплату втрое большую, чем самые известные наполеоновские генералы.

Но однажды он все же выдал себя внезапной вспышкой того огня, что томил его душу. Как-то на обеде, в кругу священников, где его отрекомендовали как настоящее чудо премудрости. Жульен вдруг начал горячо превозносить Наполеона. Чтобы наказать себя за неосмотрительность, он привязал к груди правую руку, притворившись, будто вывихнул ее, и ходил так целых дна месяца. После этой, им же самим выдуманной, казни он простил себя.

Госпожа де Реналь не нравилась идея мужа. (Зона представляла себе грубого грязнулю, что будет кричать па ее любимых мальчиков, а может, даже сечь. Но она была приятно удивлена, увидев крестьянского испуганного парня, совсем еще мальчика, с бледным лицом. Жульен же, увидев, что красивая и нарядная папе называет его «господин», ласково разговаривает с ним и просит не сечь ее детей, если они не будут знать уроков, просто растаял.

Когда весь ее страх за детей окончательно рассеялся, папе де Реналь с удивлением заметила, что Жульен чрезвычайно красивый. Ее старшему сыну было одиннадцать, и они с Жульеном могли стать товарищами. Юноша признался, что впервые входит в чужой дом и поэтому нуждается в ее покровительство. «Госпожа, я никогда не буду бить ваших детей, клянусь вам перед Богом»,- произнес он и осмелился поцеловать ей руку. Ее очень удивил этот жест, и только потом, подумав, она возмутилась.

Мэр издал Жюльена тридцать шесть франков за первый месяц, взяв с него слово, что с этих денег старый Сорель не получит ни одного су и что отныне юноша не будет видеться с родными, чьи манеры не подходят для детей де Реналя.

Жюльена сшили повой черную одежду, и он предстал перед детьми, словно воплощенная солидность. Топ, которым он обратился к детям, поразил папе де Реналь. Жульен сказал им, что будет учить их латыни, и продемонстрировал свою удивительную способность читать наизусть целые страницы из Священного Писания, причем с такой легкостью, словно он говорил на родном языке.

Вскоре титул «благодетель» закрепился за Жульеном - отныне даже слуги не осмеливались оспаривать его право на это. Не прошло и месяца после появления в доме нового воспитателя, как уже сам господин де Реналь стал относиться к нему с уважением. Старый кюре, который знал об увлечении юноши Наполеоном, не поддерживал никаких отношений с господином де Реналем, поэтому уже никто не мог выдать им давнюю страсть Жульена к Бонапарту; сам же он говорил о нем не иначе как с отвращением.

Дети обожали Жульена; но он не чувствовал к ним никакой любви. Холодный, справедливый, беспристрастный, но тем не менее любимый, потому что его появление рассеяла печаль в доме, он был хорошим воспитателем. Сам же он чувствовал лишь ненависть и отвращение к этому высшему миру, куда его допустили к самому краю стола.

Свою госпожа юный гувернер считал красавицей и вместе с тем ненавидел за ее красоту, видя в этом препятствие на своем пути к процветанию. Госпожа де Реналь принадлежала к числу тех провинциалок, которые поначалу могут казаться глупыми. Она не имела никакого жизненного опыта, не пыталась блеснуть в разговоре. Наделена тонкой и гордой душой, в своем бессознательном стремлении к счастью она часто-густо просто не замечала того, что делали эти грубые люди, которыми окружила ее судьба. Она не проявляла никакого интереса к тому, что говорил или делал ее муж. Единственным, на что, по сути, она обращала внимание, были ее дети.

Грубый смех, пожимания плечами и какая-нибудь заезженная фраза насчет женских капризов - вот все, то она получала в ответ, когда в первые годы брака пыталась поделиться своими чувствами с мужем. И госпожа де Реналь была уверена, что все мужчины таковы, как ее муж и господин Вально. Но даже после стольких лет она все же не могла привыкнуть к этим толстосумов, среди которых ей приходилось жить. Это и стало причиной успеха юного Жюльена. В симпатии к этой благородной и гордой души она почувствовала какую-то живую радость, сияющую очарованием новизны. Вскоре ей стало казаться, что великодушие, душевное благородство - это все присуще только этому молоденьком богослову.

Госпожа де Реналь, богатая наследница богобоязливой тети, воспитывался в иезуитском монастыре и отдана замуж шестнадцати лет за пожилого дворянина, за всю свою жизнь никогда не чувствовала и не видела ничего, что хотя бы немного походило на любовь. А то, о чем она узнала из нескольких романов, которые случайно попали ей в руки, казалось ей чем-то совершенно исключительным. Благодаря этому неведению госпожа де Реналь, вполне захвачена Жульеном, пребывала в полном блаженстве, и ей даже не приходило в голову корить себя за что-то.

Случилось так, что горничная госпожи де Реналь, Элиза, влюбилась в Жульена. На исповеди она призналась в этом аббату Шелану и сказала, что получила наследство и теперь хотела бы жениться с Жульеном. Кюре искренне порадовался за Элизу, но, на его удивление, Жюльен решительно отказался от этого предложения, объяснив, что решил стать священником.

Летом семья где Реналей переехала в свое имение в Вержи, и теперь Жюльен целые дни проводил с госпожой де Реналь, которая уже начинала понимать, что любит его. Но любил ее Жульен? Все, что он делал для сближения с этой женщиной, которая, безусловно, ему нравилась, он делал вовсе не из-за настоящей любви, которого, к сожалению, не чувствовал, а через фальшивое представление о том, что именно так он может выиграть героическую битву с тем классом, который он так ненавидел.

Чтобы утвердиться в своей победе над врагом, в то время, когда господин де Реналь ругал и проклинал «этих мошенников и якобинцев, что набивали себе кошельки», Жюльен осыпал страстными поцелуями руку его жены. Бедная госпожа де Реналь спрашивала себя: «Неужели я люблю? Ведь никогда в жизни я не испытывала к мужу ничего похожего на это ужасное наваждение!» Никакое притворство еще не запятнало чистоты этой невинной душе, что была введена в заблуждение страстью, которой никогда не испытывала.

За несколько дней Жульен, сознательно осуществляя свой план, сделал ей предложение. «Я еще поэтому имею добиться успеха в этой женщины,- продолжал нашептывать ему его мелкое тщеславие,- что, когда потом кому-нибудь придет в голову упрекнуть меня жалким званием гувернера, я смогу намекнуть, что меня на это толкнуло любви».

Жульен добился своего, они стали любовниками. Ночью, перед первым свиданием, когда он сказал госпоже де Реналь, что придет к ней, Жульен не помнил себя от страха. Но, увидев госпожу де Реналь, такую прекрасную, он забыл все свои тщеславные расчеты. Сначала он опасался, что к нему относятся как к любовнику-слуге, но потом его опасения рассеялись, и он сам со всем пылом юности влюбился до беспамятства.

Госпожа де Реналь страдала из-за того, что на десять лет старше Жульена, что не встретила его раньше, когда была моложе. Жюльена, конечно, подобные мысли в голову не приходили. Любовь его в значительной степени все еще был скорее тщеславием: Жульен радовался, что он, убогий, ничтожное, жалкое существо, обладает такой красавицей. Высокое положение его любимой невольно поднимало его в собственных глазах. Госпожа де Реналь, в свою очередь, находила духовное наслаждение в том, что имела возможность наставлять в любых мелочах этого одаренного юноши, который, как все считали, далеко пойдет. Однако угрызения совести и страх перед разоблачением ежечасно терзали душу бедной женщины.

Внезапно заболел младший сын госпожи де Реналь, и ей стало казаться, что это Божья кара за грех. «Ад,- говорила она,- ад - ведь это было бы милостью для меня: значит, мне было бы подарено еще несколько дней на земле, с ним... Но ад в этой жизни, смерть моих детей...  однако, возможно, этой цене мой грех был бы искуплен... О Боже великий, не дай мне прощение такой ужасной ценой! Эти несчастные дети, разве они виноваты перед тобой! Я, одна я виновата! Я согрешила, я люблю человека, что не муж мне». К счастью, мальчик выздоровел.

Их роман не мог долго оставаться тайной для прислуги, однако сам господин де Реналь ничего не знал. Горничная Элиза, встретив господина Вально, поделилась с ним новостью: у ее хозяйки роман с молодым гувернером. В тот же вечер г-н де Реналь получил анонимное письмо, где ему сообщали об измене жены. Любовники догадывались, кто является автором письма, и выработали свой план. Вырезав из книги буквы, они составили своего анонимного письма, использовав бумагу, подаренный господином Вально: «Госпожа. Все ваши похождения известны, а лица, заинтересованные в том, чтобы положить им конец, предупреждены. Руководствуясь добрыми чувствами к вам, которые у меня еще не совсем исчезли, предлагаю вам раз и навсегда порвать с этим мальчишкой. Если вы настолько благоразумны, что воспользуетесь этим советом, ваш муж будет считать, что сообщение, которое он получил, ложное, и его так и оставят в этом заблуждении. Знайте, ваша тайна в моих руках: трепещи, несчастная! Настало время, когда вы должны склониться перед моей волей».

Госпожа де Реналь сама передала мужу письма, полученного словно от какого-то подозрительного субъекта, и потребовала немедленно освободить Жульена. Сцена была разыграна блестяще - господин де Реналь ей поверил. Он быстро понял, что, отказав Жюльена, повлечет тем самым скандалы и поговори в городе, и все решат, что гувернер самом деле является любовником его жены. Госпожа де Реналь помогала мужчине утвердиться в мнении, что все окружающие просто завидуют им.

Интерес к Жюльену, слегка подогретая разговорами о его романе с Госпожой де Реналь, усиливалась. Юного богослова приглашали дома богатых жителей города, а господин Вально даже предложил ему перейти гувернером его детей, увеличив содержание в восемьсот франков. Весь город живо обсуждало новую любовную историю. Ради собственной безопасности и чтобы избежать дальнейших подозрений, Жульен и госпожа де Реналь решили расстаться.

Тем временем господин де Реналь угрожал публично разоблачить происки «этого негодяя Вально» и даже вызвать его па дуэль. Господин де Реналь понимала, к чему это может привести, и за каких-то два часа сумела убедить мужа, что ему следует держаться сейчас как можно приветливее с Вально. Наконец, господин де Реналь уже собственным умом дошел до чрезвычайно тяжелой для него мысли относительно денег: для них слишком невыгодным, чтобы сейчас, в самый разгар городских сплетен, Жульен остался в городе и пошел па службу к  Вально. Для победы де Реналя над его противником необходимо, чтобы Жульен уехал с Верьера и поступил в семинарию в Безансоне, как советовал наставник юноши, аббат Шелан. Но в Безансоне надо было па что-то жить, и Госпожа де Реналь умоляла Жульена принять деньги от ее мужа. Юноша утешал свою спесь надеждой на то, что возьмет эту сумму только в долг и оплатит его с процентами в течение пяти лет. Однако в последний момент он наотрез отказался от денег, па большую радость папа де Реналя.

Накануне отъезда Жюльена удалось попрощаться с госпожой де Реналь: он тайком прокрался в ее комнату. Но свидание их было горьким: обоим казалось, что они расстаются навсегда.

Приехав в Безансона, он подошел к воротам семинарии, увидел железный позолоченный крест и подумал: «Вот оно, это ад на земле, из которого мне уже не выйти!» Его ноги подкашивались.

Ректор семинарии господин Пирар получил от верьерского кюре Шелана письмо, в котором тот хвалил понятливость, память и отличные способности Жульена и просил для него стипендии, если тот составит необходимые экзамены. Аббат Перар три часа поджидал юношу и настолько был поражен его познаниями в латыни и теологии, что принял к семинарии хотя и па небольшую стипендию, и даже проявил великую милость, поселив в отдельной келье. Новому семинаристу надо было выбрать себе духовника, и он остановился на аббате Пераре, но вскоре узнал, что у ректора много врагов среди иезуитов, и подумал, что поступил опрометчиво, не подозревая, что будет значить для него позже этот выбор. Во время первого разговора с аббатом, Жульен потерял сознание, на что аббат сказал, что Жульен очень болезненный.

Все первые шаги Жульена, убежденного, что он действует осторожно, оказались, как и выбор духовника, слишком необдуманными. Введенный в заблуждение той самоуверенностью, которая присуща людям с воображением, он воспринимал свои намерения за факты, которые свершились, и считал себя непревзойденным лицемером. «Увы! Это единственное мое оружие! - размышлял он. - Если бы сейчас были другие времена, я бы зарабатывал свой хлеб делами, которые говорили бы сами за себя перед лицом неприятеля».

Примерно десять семинаристов были окружены ореолом святости: они видели видения. Бедные юноши почти не выходили из лазарета. Еще в сотни семинаристов крепкая вера сочеталась с неутомимым усердием.  Остальные были просто темными невеждами, что вряд ли были способны объяснить, что означают латинские слова, которые они учили с утра до ночи. Этим простым крестьянским ребятам казалось, что зарабатывать на хлеб, выучив несколько слов на латыни, гораздо легче, чем копаться в земле. С первых же дней Жюльен решил, что быстро достигнет успеха. «В любой работе нужны люди с головой,- размышлял ресниц. - У Наполеона я стал бы сержантом; а посреди этих будущих попов я буду старшим викарием».

Жюльен не знал одного: быть первым считалось в семинарии грехом гордыни. Со времен Вольтера французская церковь поняла, что ее настоящие враги - это книги. Большие успехи в науках, и даже в священных науках, казались ей подозрительными, и не безосновательно, потому что никто не сможет мешать образованному человеку перейти па сторону врага! Жульен много работал и быстро освоил знания, весьма полезные для служителя церкви, хотя, по его мнению, они были совершенно ложными и не вызывали у него никакого интереса. Он думал, что о нем все забыли, не подозревая, что господин Перар получил и сжег много писем от госпожи де Реналь.

В ущерб себе, после многих месяцев обучения Жюльен все еще сохранял вид человека мыслящего, что давало семинаристам основания дружно его ненавидеть. Все счастье его сотоварищей заключалась преимущественно в  обеде, все они испытывали благоговение перед людьми в одежде из топкого сукна, а образование заключалась в безграничной и беспрекословном уважении к деньгам. Сначала Жюльен едва не задыхался от чувства презрения к ним. Но в конце концов в нем шелохнулась жалость к этим людям, перелопаченной, что духовный сап предоставит им возможность долго и постоянно наслаждаться этим великим счастьем - сытно обедать и тепло одеваться. Его красноречие, его белые руки, его чрезмерная чистоплотность - все вызывало ненависть к нему.

Аббат Перар назначил его репетитором и НОвого и Ветхого завета. Жульен не помнил себя от радости: это было его первое повышение. Он мог обедать сам, и у него был ключ от сада, где он прогуливался, когда там никого не было.

К своему большому удивлению, Жульен понял, что его стали меньше ненавидеть. Его нежелание прибегать к разговорам, его отстраненность теперь расценивались как чувство собственного достоинства. Его приятель Фуке от имени родных Жульена прислал к семинарии оленя и кабана. Этот дар, который значил, что семья Жульена принадлежит к той слои общества, к которому следует относиться с уважением, нанес смертельный удар завистникам. Жульен получил право па преимущество, освященную состоятельностью.

В это время проходил рекрутский набор, но Жульен, как семинарист, не подлежал призыву. Он был глубоко потрясен этим: «Вот и пришла для меня миг, который двадцать лет назад позволила бы мне вступить па путь героев!»

В первый день экзаменов господа экзаменаторы были весьма разгневаны тем, что им приходилось постоянно ставить па первое место в своем списке Жульена Сореля - любимца аббата Перара. Но на последнем экзамене один ловкий экзаменатор спровоцировал Жульена читать Горация, тут же обвинил его в этом как в нечестивом занятии, и извечный враг аббата Перара аббат Фрилер поставил напротив имени Жульена номер 198.

Вот уже целых десять лет Фрилер всеми средствами пытался убрать своего противника с должности ректора семинарии. Аббат Перар не занимался интригами и усердно выкапывал свои обязанности. Но Господь наделил его желчным темпераментом, а такие натуры глубоко чувствуют обиду. Он уже сто раз подал бы в отставку, если бы не был перекопанный, что действительно приносит пользу па своем посту.

За несколько недель Жюльен получил письмо от некоего Поля Сореля, который назвал себя его родственником, с чеком па пятьсот франков. В письме говорилось, что если Жюльен намерен и падали с такой же тщательностью изучать знаменитых авторов-латинян, он будет ежегодно получать такую же сумму.

Тайным благодетелем Жульена был маркиз де Ла-Моль, которому уже много лет приходилось вести иск с аббатом Фрилером относительно одного имения. В этом иске ему помогал аббат Пирар, что взялся за дело со всей страстностью своей натуры. Господин де Фрилер был чрезвычайно оскорблен подобным нахальством. Постоянно переписываясь с аббатом Пираром относительно одного дела, маркиз не мог не оценить аббата, и мало-помалу их переписка приобрело дружеского характера. Теперь аббат Пирар рассказал своему заместителю историю с Жульеном и то, как его, аббата, хотят заставить уйти в отставку.

Маркиз не был скупым, но до сих пор ему никогда не удавалось заставить аббата принять от него хоть какую-то сумму. Тогда ему пришла па ум отослать пятьсот франков любимому ученику аббату. Вскоре Пирар получил от маркиза де Ла-Моля письмо: тот приглашал его к столице и обещал одну из лучших приходов неподалеку от Парижа. Письмо заставил аббата в конце концов принять решение. В послании к епископу он подробно изложил причины, которые заставили его покинуть епархию, и доверил отнести письма Жюльена. Его преосвященство принял молодого аббата весьма любезно и даже подарил ему восемь томов Тацита. Сам этот факт, на огромное удивление Жульена, вызвал необычную реакцию окружающих: перед ним стали заискивать.

Вскоре из Парижа пришло сообщение, что аббата Пирара назначено в замечательную приход за четыре лье от столицы. Маркиз де Ла-Моль принял аббата Пирара в своем парижском особняке и упомянул в беседе, что ищет сообразительного юношу, который бы занялся его перепиской. Аббат предложил ему взять Жульена Сореля, похвалив его энергию, ум и высокую душу. Итак, мечта Жульена попасть в Париж становилась реальностью.

Прежде чем отправиться в столицу, Жульен решил тайно повидаться с госпожой де Реналь. Они не виделись уже четырнадцать месяцев. Это было свидание, полное воспоминаний о прошлых счастливых днях любви и рассказов о тяжелом семинарское жизни.

Несмотря на то,что Госпожа де Реналь целый год провела в благочестии и страхе перед карой Божьей за свой грех, она не смогла устоять перед любовью Жульена. Он провел в ее комнате не только печь, но и день и ушел только следующей ночью.

Часть вторая

Маркиз де Ла-Моль, маленький худой мужчина, с острым взглядом, приняв нового секретаря, велел ему заказать повой гардероб, включая дюжину рубашек, предложил брать уроки танцев и выдал жалованье за первую четверть года. Побывав у всех мастеров, Жюльен заметил, что все они относились к нему весьма уважительно, а швец, записывая его имя в книгу, вывел: «Пап Жульен де Сорель». «Вы, видимо, еще превратитесь па фата»,- строго сказал аббат Пирар.

Вечером в гостиной маркиза собралось изысканное общество. Были тут также молодой граф Норбер де Ла-Моль и его сестра Матильда, молодая, стройная блондинка с очень красивыми глазами. Жюльен невольно сравнил ее с Госпожой де Реналь, и девушка ему не понравилась. Однако граф Норбер показался ему очаровательным из всех взглядов.

Жульен приступил к выполнению своих обязанностей - вел переписку маркиза, учился ездить верхом, посещал лекции по богословию. Несмотря на внешнюю любезность и доброжелательность окружающих, он чувствовал себя в этой семье совершенно одиноким. Кроме того, став секретарем, он обнаружил у себя пробел в обучении - он не знал правописания слов.

Аббат Пирар уехал в свой приход. «Если Жюльен только камышом шатким, то пусть погибает, а если это человек мужественный, пусть пробивается сам»,- рассудил он.

Новый секретарь маркиза - этот бледный юноша в черном костюме - производил странное впечатление, и папе де Ла-Моль предложила даже своему мужу отсылать его куда-нибудь, когда в них будут собираться особо важные лица. «Я хочу довести эксперимент до завершения,- ответил маркиз. - Аббат Пирар считает, что мы поступаем неправильно, угнетая самолюбие людей, которых это -- надо немного увеличить к себе. Опираться можно лишь па то, что наносит сопротивления». Хозяева дома, как заметил Жюльен, слишком привыкли унижать людей просто ради развлечения, поэтому им не приходилось рассчитывать на настоящих друзей.

В разговорах, которые велись в гостиной маркиза, не разрешалось никаких шуток в отношении Господа Бога, в отношении духовенства, людей определенного состояния, артистов, которым покровительствует двор,- то есть относительно чего-то такого, что считалось раз и навсегда установленным; никоим образом не поощрялось одобрительно говорить о Беранже, Вольтера и Руссо - словом, о том, что хотя бы немного отдавало свободомыслием. Самое же главное - запрещалось говорить о политике; об остальном можно было разговаривать вполне свободно. Несмотря па красивый топ, на отменную вежливость, на желание быть приятным, на всех лицах читалась скука. В этой атмосфере великолепия и скуки Жульена привлекал только господин де Ла-Моль, что имел большое влияние при дворе.

Однажды юноша даже спросил у аббата Пирара, обязательно для него обедать каждый день за столом маркиза. «Это редкая честь!» - воскликнул с возмущением аббат, скромный буржуа по происхождению, который чрезвычайно ценил обед за одним столом с вельможей. Жульен же признался ему, что это самый тяжелый из его обязанностей, он даже боится заснуть от скуки. Легкий шум заставил их обернуться. Жульен увидел мадемуазель де Ла-Моль, что стояла и слушала их разговор. Разговор происходил в библиотеке, и Матильда пришла сюда за книгой. «Этот не родился, чтобы ползать на коленях»,- подумала она с уважением о секретаря отца.

Прошло несколько месяцев. За это время новый секретарь настолько привык, что маркиз поручил ему самые сложные дела: следить за управлением его землями в Бретани и Нормандии, а также вести переписку относительно пресловутого иска с аббатом де Фрилером. Маркиз считал Жульена вполне подходящим для себя человеком, потому Сорель работал упорно, был молчаливым и толковым.

Однажды в кафе, куда Жульена загнала ливень, юноша столкнулся с каким-то высоким ростом юнцом в толстом суконном сюртуке, хмуро и пристально рассматривал его. Жульен потребовал объяснений. В ответ мужчина в сюртуке разразился грубой бранью. Жульен вызвал его на дуэль. Мужчина швырнул ему с полдюжины визитных карточек и ушел, грозя кулаком.

Вместе с секундантом, товарищем по упражнениях па рапирах. Жюльен отправился по адресу, который был указан на визитках, чтобы найти господина Шарля де Бовуази,  их встретил высокий юноша, одетый словно кукла. Но, к сожалению, это не был вчерашний грубиян. Выйдя из дома кавалера де Бовуази в препоганому настроении, Жульен увидел вчерашнего нахала - это был фурман, который, видимо, украл у хозяина визитные карточки. Жюльен осыпал его ударами хлыста, а в лакеев, бросились на помощь товарищу, несколько раз выстрелил.

Кавалер де Бовуази, появившийся на шум, выяснив, в чем дело, с шутливой хладнокровием заявил, что теперь и у него есть основания для дуэли. Дуэль закончилась в одну минуту: Жульен получил пулю в руку. Ему сделали перевязку и доставили домой. «Боже мой! Так вот это и есть дуэль? Только и всего?» - думал юноша.

Едва они расстались, кавалер де Бовуази узнал о Жульена, чтобы решить, будет ли приличным сделать ему визит. К своему сожалению, он узнал, что дрался с простым секретарем господина де Ла-Моля, и еще через фурмана. Можно не сомневаться, что в обществе это произведет впечатление!

Того же вечера кавалер и его друг поспешили рассказать всем, что господин Сорель, «кстати, очень любезный юноша»,- побочный сын близкого друга маркиза де Ла-Моля. Этой истории все поверили. Маркиз, в свою очередь, не опроверг легенду, что родилась.

... Маркиз де Ла-Моль уже полтора месяца не выходил из дома - у него обострилась подагра. Теперь он большую часть времени проводил вместе со своим секретарем. Он заставлял его читать вслух газеты, переводить с латыни древних авторов. Жюльен говорил с маркизом обо всем, не сказал только две вещи: свое фанатичное обожание Наполеона, имя которого лютило маркиза, и свое полное неверие, потому что это не очень подходило образа будущего кюре.

Господина де Ла-Моля заинтересовал этот своеобразный характер. Он видел, что Жульен отличается от других провинциалов, которые заполонили Париж, и вел себя с ним как с сыном, даже привязался к нему.

По поручению патрона Жюльен уехал на два месяца в Лондон. Там он сблизился с молодыми русскими и английскими сановниками и раз в неделю обедал у посла его величества.

После Лондона маркиз вручил Жюльена орден, который успокоил конце концов гордость юноши; он стал более разговорчивым, не так часто чувствовал себя оскорбленным и не воспринимал па свой счет разные словечки, если разобраться, действительно не совсем вежливые, но в оживленной беседе они могут вырваться у любого!

Благодаря этому ордену Жульен удостоился чести весьма необычного посещение: к нему пришел с визитом пап барон де Вально, который приехал в Париж поблагодарить министра за свой титул. Тенор Вально нацелился на пост мэра города Верьера вместо де Реналя и просил Жульена представить его папу де Ла-Молю. Жульен рассказал маркизу о Вально и все его выходки и фокусы. «Вы не только представите мне завтра же этого нового барона,- сказал ему де Ла-Моль,- но и пригласите его обедать. Это будет один из наших новых префектов». - «В таком случае,- холодно произнес Жюльен,- я прошу у вас место директора дома  для моего отца». - Прекрасно,- ответил маркиз, внезапно развеселившись,- согласен. Вижу, что вы исправляетесь».

Однажды, зайдя в столовую, Жульен увидел Матильду де Ла-Моль в глубоком трауре, хотя пихто из семьи не был в черном. Вот что рассказали Жюльена о «манию мадемуазель де Ла-Моль'».

30 апреля 1574 года красивого юноши того времени, Бонифаса де Ла-Моля, возлюбленного королевы Маргариты Наваррской, был обезглавлен на Гревской площади в Париже. Легенда говорит, что Маргарита Наваррская тайком забрала голову своего казненного любовника, в полночь отправилась к подножию Монмартрского холма и собственноручно похоронила ее в часовне.

Мадемуазель де Ла-Моль, которую, кстати, звали Матильда-Маргарита, ежегодно 30 апреля одевалась в траур в честь предка своей семьи. Жюльен был поражен и растроган этой романтической историей. Привыкнув к полной естественности Госпожа де Реналь, он не находил в парижских женщинах ни чего, кроме чопорности, и не знал, о чем разговаривать с ними. Мадемуазель де Ла-Моль оказалась исключением.

Теперь он долго разговаривал с ней, гуляя ясными весенними днями садом. Да и сама Матильда, которая крутила всеми в доме, снисходила до разговоров с ним, почти в дружественном топе. Он выяснил, что она является весьма начитанной, мысли, которые Матильда произносила во время прогулок, очень отличались от того, что она говорила в гостиной. Иногда она так зажигалась и говорила с такой искренностью, что совсем не напоминала прежнюю высокомерную и холодную Матильду. Развлечением и наслаждением было у Матильды занятие написание писем.

Прошел месяц. Жульен стал думать, что он нравится этой красивой гордячке. «Вот было бы забавным, если бы она влюбилась в меня! Чем холоднее и уважительнее я с ней себя веду, тем сильнее она добивается моей дружбы. У нее сразу загораются глаза, как только я появляюсь. Боже мой, до чего же она хороша!» - думал он.

В своих мечтах он пытался овладеть ею, а потом уйти. И горе тому, кто попытался бы его задержать!

Матильда де Ла-Моль была самой богатой невестой во всем Сен-Жерменском предместье. Она имела все: богатство, знатность, высокое происхождение, ум, красоту. Девушка ее возраста, красивая, умная - где еще она могла найти сильные чувства, как не в любви? Но ее благородные кавалеры были слишком скучными! Прогулки же с Жульеном приносили ей удовольствие, ее захватывали его гордость, тонкий ум. И вдруг Матильде пришло в голову, что ей выпало счастье полюбить этого простолюдина.

Любовь появляется ей только как героическое чувство,- то, что встречалось во Франции во времена Генриха III. Такая любовь не способно трусливо отступать перед препятствиями, оно толкает па большие дела. Осмелиться полюбить человека, что есть такой далекой от нее по своим общественным положением,- уже в этом есть величие и рвение. Увидим, будет ли ее избранник и впредь достойным ее!

Ужасное подозрение, что мадемуазель де Ла-Моль только делает вид, будто неравнодушна к нему, с единственной целью выставить его посмешищем перед своими кавалерами, резко изменила отношение Жульена к Матильде. Теперь он мрачным, ледяным взглядом отвечал на ее взгляды, с язвительной иронией отвергая заверения в дружбе, и твердо решил, что ни в коем случае не даст обмануть себя любыми знаками внимания, которые делала ему Матильда.

Она прислала ему письмо - признание. Жюльен почувствовал минуты триумфа - он, плебей, получил признание от дочери вельможи! Сын плотника победил!

Мадемуазель де Ла-Моль прислала ему еще два письма, написав, что ждет его у себя в комнате в час после полуночи. Подозревая, то это может быть ловушка, Жульен колебался. Но потом, чтобы не выглядеть трусом, решился. Приставив лестницу к окну Матильды, он тихонько поднялся, держа в руке пистолет и удивляясь тому, что его до сих пор не схватили. Жюльен не знал, как себя вести, и попытался обнять девушку, но она, оттолкнув его, приказала прежде всего спустить вниз лестницу. «И это влюбленная женщина! - подумал Жюльен. - И она еще осмеливается говорить, что любит! Такое хладнокровие, такая рассудительность!»

Матильду охватило тяжелое чувство стыда: она ужаснулась того, что затеяла. «Ты имеешь мужественное сердце,- сказала она ему. - Я признаюсь тебе: мне хотелось проверить твою храбрость». Жюльен почувствовал гордость, но это совсем не напоминало то душевное блаженство, которого он испытывал от встречи с госпожой де Реналь. В его ощущениях сейчас не было ничего нежного - лишь бурный восторг честолюбия, а Жульен прежде всего был честолюбивым.

Этой ночью Матильда стала его любовницей. Страстная любовь была для нее скорее каким-то образцом, который нужно было подражать, а не тем, что возникает само по себе. Мадемуазель де Ла-Моль считала, что она выполняет обязанности в отношении самого себя и своего любовника, и поэтому в ее душе не проснулось ни одного достоинства. «Бедняга обнаружил вполне безупречную храбрость,- говорила она себе,- он должен быть  счастлив, иначе это будет малодушием с моей стороны».

Утром, выбравшись из комнаты Матильды, Жюльен отправился верхом к Медонского леса. Он чувствовал себя скорее удивленным, чем счастливым. Все, что накануне стояло высоко над ним, теперь оказалось рядом или даже значительно ниже. Для Матильды же в событиях этой ночи не было ничего неожиданного, кроме горя и стыда, которые охватили их, вместо того пьянящего блаженства, о котором рассказывается в романах. «Не ошиблась ли я? Или люблю я его?» - говорила она себе.

В последующие дни Жульен был очень удивлен необычной холодностью Матильды. Попытка поговорить с ней закончилась безумными упреками в том, что он словно вообразил, будто получил на нее какие-то особые права. Теперь любовники запылали друг к другу безумной ненавистью и заявили, что между ними все кончено. Жульен заверил Матильду, что все навсегда останется непоколебимой тайной.

Через день после их признания и разрыва Жульен был вынужден признаться себе, что любит мадемуазель де Ла-Моль. Прошла неделя. Он попытался еще раз заговорить с ней о любви. Она оскорбила его, сказав, что не может прийти в себя от ужаса, что отдалась первому встречному. «Первому встречному?» - воскликнул Жюльен и бросился к старинной шпаги, что хранилась в библиотеке. Он чувствовал, что мог бы убить ее тут же на месте. Потом, задумчиво посмотрев на лезвие старой шпаги, Жульен уложил ее снова в ножны и с невозмутимым спокойствием повесил на то же место. Между тем мадемуазель де Ла-Моль теперь с увлеченностью вспоминала о ту удивительную минуту, когда ее почти не убили, думая при этом: «Он достоин быть моим хозяином... Сколько понадобилось бы сплавить вместе этих замечательных юношей из высшего общества, чтобы достичь такого взрыва страсти!»

После обеда Матильда сама заговорила с Жульеном и дала ему понять, что не имеет ничего против прогулки садом. ее снова тянуло к нему. Она с дружеской откровенностью рассказывала ему про свои сердечные переживания, описывала кратковременные увлечения другими мужчинами. Жюльен испытывал ужасных ревности.

Эта безжалостная откровенность продолжалась целую неделю. Тема разговоров, к которой она постоянно возвращалась с какой-то жестокой увлеченностью, была той самой - описания чувств, которые Матильда чувствовала к другим. Страдания любовника приносили ей удовольствие. После одной из таких прогулок, обезумев от любви и горя, Жульен не выдержал. «Вы меня совсем не любите? А я молиться на вас готов!» - воскликнул он. Эти искренние и столь неосмотрительные слова мгновенно изменили все. Матильда, убедившись, что ее любят, сразу почувствовала к нему полное презрение.

И все же мадемуазель де Ла-Моль мысленно оценивала перспективы своих отношений с Жульеном. Она видела, что перед ней человек с возвышенной душой, что мнение его не следует проторенной дорогой, которую проложила посредственность. «Если я стану подругой такого человека, как Жюльен, которому не хватает лишь состояния,- а он у меня есть,- я буду постоянно привлекать к себе всеобщее внимание. Жизнь моя не пройдет незамеченным,- думала она. - Я не только не буду испытывать постоянного страха перед революцией, как мои кузины, которые так дрожат перед чернью, не решаются прикрикнуть на фурмана, я, безусловно, буду играть какую-то большую роль, ведь человек, которого я выбрала,- человек с железным характером и безграничным честолюбием. Чего ему не хватает? Друзей, денег? Я дам ему и то, и другое».

Жюльен был слишком счастливым и слишком потрясенным, чтобы разгадать столь сложные любовные маневры. Он решил, что надо рискнуть и еще раз проникнуть в комнату своей возлюбленной: «Я поцелую ее в последний раз и застрелюсь!». Жульен одним духом взлетел приставною лестнице, и Матильда упала в его объятия. Она была счастливой, ругала себя за ужасную гордость и называла его своим хозяином. За завтраком девушка вела себя весьма неосмотрительно. Можно было подумать, что ей хотелось всему миру поведать о своих чувствах. Но за несколько часов ей уже надоело любить и делать безумства, и она снова стала сама собой. Такой была эта своеобразная натура.

Маркиз де Ла-Моль отправил Жульена с чрезвычайно тайным поручением в Страсбург, и там он встретил своего знакомого русского князя Коразова. Князь был в восторге от Жульена. Не зная, как выразить ему свою внезапную привязанность, он предложил юноше руку одной из своих кузин, богатой московской наследницы. От такой блестящей перспективы Жульен отказался, но решил воспользоваться другим советом князя: вызвать ревность у своей любимой и, вернувшись в Париж, начать приставать к светской красавице госпоже де Фервак.

За обедом в доме де Ла-Молей он сел рядом с маршальшею де Фервак, а потом долго и слишком пространно беседовал с ней. Матильда еще до приезда Жульена дала понять своим знакомым, что брачный контракт с главным претендентом па ее руку - маркизом де Круазнуа - можно считать делом решенным. Но все ее намерения мгновенно изменились, только-по она увидела Жюльена. Она ждала, когда бывший любимый заговорит с ней, но тот не сделал ни одной попытки.

Все последующие дни Жульен четко следовал советам князя Коразова. Его русский друг подарил ему пятьдесят три любовных письма.

Пришло время отправлять первый госпожа де Фервак. Письмо содержало всякие высокопарные слова о добродетели - переписывая его, Жульен заснул на второй странице.

Матильда, выяснив, что Жульен не только сам пишет, но и получает письма от госпожи де Фервак, устроила ему бурную сцену. Жульен прилагал все усилия, чтобы не здастся. он помнил советы князя Коразова о том, что женщину надо держать в страхе, и хотя видел, что Матильда глубоко несчастлива, постоянно повторял себе: «Держать ее в страхе. Только тогда она не будет относиться ко мне с презрением». И продолжал переписывать и отправлять письма госпожи де Фервак.

... Один английский путешественник рассказывал о том, как он дружил с тигром: он вырастил его, ласкал, но всегда держал у себя па столе заряженный пистолет. Жульен отдавался своему безграничному счастью лишь в те минуты, когда Матильда не могла прочитать выражение этого счастья в его глазах. Он неизменно придерживался предписанного себе правила и разговаривал с ней сухо и холодно. Ласковая и почти кроткая с ним, она стала теперь еще более высокомерной с домашними. Вечером в гостиной она подзывала к себе Жульена и, не обращая внимания па остальных гостей, долго разговаривала с ним.

Вскоре Матильда с радостью сообщила Жюльена, что беременна и чувствует себя теперь его женой навсегда. Эта весть поразила Жульена; необходимо было сообщить о том, что произошло, маркиза де Ла-Моля. Какой удар ожидал человека, что желала видеть свою дочь герцогиней!

Па вопрос Матильды, не боится ли он мести маркиза, Жюльен ответил: «Я могу жалеть человека, который сделал для меня столько благодеяний, тосковать за тем, что нанес ей бедствия, но я не боюсь, и меня никто никогда не испугает».

Произошел почти безумный разговор с отцом Матильды. Жюльен предложил маркизу, чтобы тот убил его, и оставил даже предсмертную записку. Разъяренный де Ла-Моль выгнал его.

Между тем Матильда сходила с ума от отчаяния. Отец показал ей записку Жульена, и с того момента ее преследовала ужасная мысль: уж не решил Жульен наложить на себя руки? «Если он умрет, я умру тоже,- заявила она. - И это вы будете виноваты в его смерти. Клянусь, что тут же надену траур и сообщу всем, что я вдова Сорель... Имейте это па виду... Ни бояться, пи прятаться я не стану». Любовь ее доходил до безумия. Теперь уже сам маркиз растерялся и решил посмотреть на то, что произошло, более трезво.

Маркиз размышлял несколько недель. Все это время Жюльен жил в аббата Пирара. Наконец после долгих размышлений маркиз решил, чтобы не опозориться, дать будущим супругам земли в Лангедоке и создать Жюльена определенное положение в обществе. Он выхлопотал для него патент гусарского поручика на имя Жюльена Сореля де Ла-Верне, после чего тот должен отправиться к своему полку.

Радость Жульена была безграничной. «Итак,- сказал он себе,- роман мой в конце концов закончился, и я должна благодарить только самому себе. Я сумел заставить полюбить себя эту ужасную гордячку... отец ее не может жить без нее, а она без меня».

Маркиз не желал видеть Жульена, но через аббата Пирара передал ему двадцать тысяч франков, добавив: господин де Ла-Верне должен считать, что получил эти деньги от своего отца, называть которого нет необходимости. Господин де Ла-Верне, возможно, сочтет уместным сделать подарок папе Сорелю, плотнику в Верьере, который заботился о нем в детстве.

За несколько дней кавалер де Ла-Верне гарцевал па замечательном эльзасском жеребцы, который стоил ему шесть тысяч франков. Его зачислили в полк в чине поручика, хотя он никогда не был подпоручиком. Его бесстрастный вид, строгий и почти злой взгляд, бледность и постоянная хладнокровие - все это заставило заговорить о нем с первого же дня. Очень быстро его безупречная и очень сдержанная вежливость, ловкость в стрельбе и фехтовании отбили желание у остряков громко шутить с него. Жульен отправил своему воспитателю, бывшему верьерскому кюре, г-ну Шелану, пятьсот франков и попросил раздать их беднякам.

И вот в разгар его честолюбивых мечтаний вспыхнула гроза. К Жюльену прибыл посланец с письмом от Матильды: она требовала его немедленного возвращения в Париж. Когда они встретились, Матильда показала ему письмо от отца: тот обвинял Жульена в корыстолюбии и сообщал, что никогда не согласится на этот брак. Выяснилось, что маркиз обратился к госпоже де Реналь с просьбой написать любые сведения о бывшего воспитателя ее детей. Письмо-ответ был ужасным. Госпожа де Реналь весьма подробно, ссылаясь на свой моральный долг, писала, что бедность и жадность побудили юношу, способного на чрезвычайное лицемерие, свести слабую и несчастную женщину, и таким образом создать себе положение и выйти в люди. Жульен не признает никаких законов религии, а одним из способов достичь успеха для него является соблазнение женщины.

«Я не смею осуждать господина де Ла-Моля,- произнес Жульен, дочитав до конца. - Он поступил правильно и понимаю. Какой отец согласится отдать свою любимую дочь такому человеку? Прощайте!» Сев в почтовую карету, Жульен помчался в Верьер. Там в лавке оружейника он купил пистолет и вошел в церковь.

Прозвучал благовест церковного колокола. Все высокие окна храма были затянуты темно-красными занавесями. Жюльен остановился позади лавки Госпожи де Реналь. При взгляде на эту женщину, которая его так любила, рука Жульена дрогнула, и он промахнулся. Тогда он выстрелил - она упала. Жульена схватили, надели наручники и посадили. Все произошло так быстро, что он ничего не почувствовал и уже через несколько секунд спал мертвым сном.

Госпожа де Реналь не была ранена смертельно. Одна пуля пробила его шляпу, другая попала в плечо и - странная вещь! - отскочила от плечевой кости, ударившись о стену. Госпожа де Реналь уже давно всем сердцем желала умереть. Письмо господину де Ла-Молю, которого ее заставил написать настоящий духовник, был последним отчаянием ее души. Умереть от руки Жульена она считала для себя за блаженство. Едва придя в себя, она послала горничную Элизу к тюремщика Жульена с несколькими луидорами и просьбой ради Бога не обращаться с ним жестоко.

До тюрьмы явился следователь. «Я совершил убийство с заранее обдуманными намерениями,- заявил Жюльен. - Я заслуживаю смерти и жду ее».

Потом он написал мадемуазель де Ла-Моль: «Я отомстил за себя... Па сожалению, мое имя попадет в газеты, и мне не удастся исчезнуть из этого мира незаметно. Прошу простить меня за это. За два месяца я умру... Не говорите обо мне никогда, даже моему сипу: молчание - это единственный способ почтить мою память. Вы меня забудете... проявите же при этих обстоятельствах достойную твердость. Пусть то, что должно произойти, произойдет тайком, не оскорбив Вас... Через год после моей смерти женитесь с господином де Круазнуа, я Вам приказываю как ваш муж. К Вам обращены мои последние слова, как и мои последние пылкие чувства».

Он стал думать о раскаянии: «А в чем, собственно, я должен каяться? Меня оскорбили самым жестоким образом, я убил, я заслуживаю па смерть, но это и все. Я умираю после того, как свел счеты с человечеством. Мне нечего больше делать на земле!» Через некоторое время он узнал, что госпожа де Реналь осталась жива. И только теперь Жюльен почувствовал раскаяние в совершенном преступлении: «Значит, она будет жить! - повторял он. - Она будет жить, и простит, и будет любить меня...»

В Верьер прибыла Матильда де Ла-Моль, с паспортом на имя госпожи Мишле в одежде простолюдинки. Она вполне серьезно предложила Жюльена совершить двойное самоубийство. Ей казалось, что она видит в Жульене воскресшего Бонифаса де Ла-Моля, но только еще более героического. 

Матильда бегала по адвокатах, и наконец после недельных ходатайств ей удалось добиться приема у господина де Фрилера. Ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы заставить Матильду признаться, что она дочь его могущественного противника, маркиза де Ла-Моля. Обдумав пользу, которую можно было извлечь из этой истории, аббат решил, что держит Матильду в руках. Он дал ей понять (конечно, он врал), что у него есть возможность повлиять на прокурора и присяжных с тем, чтобы смягчить приговор.

Жюльен чувствовал себя недостойным такой самоотверженной привязанности Матильды. И, правду говоря, ему было не по себе от всего ее героизма: он распознал в нем тайную потребность поразить мир своим необычным любовью. «Как странно,- говорил себе Жюльен,- что подобное пылкая любовь оставляет меня до такой степени равнодушным». Честолюбие умерло в его сердце, и из праха появилось новое чувство; он называл его раскаянием. Он снова был безумно влюблен в госпожу де Реналь и никогда не вспоминал о своих успехах в Париже.

Ресниц даже попросил Матильду отдать их будущего ребенка какой-нибудь кормилице в Верьере, чтобы госпожа де Реналь могла присматривать за ней. «Пройдет пятнадцать лет, и это любви, которое вы сейчас испытываете ко мне, будет казаться вам навіженством»,- сказал он ей и подумал, что через пятнадцать лет госпожа де Реналь будет обожать его сына, а Матильда его забудет.

Госпожа де Реналь, едва успев приехать в Безансон, сразу же собственноручно написала каждому из тридцати шести присяжных письма, умоляя их оправдать Жульена. Она писала, что не сможет жить, если осудят невинного человека па смерть. Ведь все в Верьере знали, что на этого несчастного юношу и ранее находило какое-то затмение. Она отмечала благочестия Жульена, отличное знание Священного Писания и умоляла присяжных не проливать безвинную кровь.

Днем суда до Безансона сошлось населения всей провинции. Уже за несколько дней в гостиницах не осталось ни одного свободного уголка. Сначала Жюльен не хотел выступать в суде, но потом сдался на уговоры Матильды. Увидев Жюльена, зал сочувственно зашумел. Ему сегодня нельзя было дать и двадцати лет; одет он был очень просто, но с большим изяществом. Все решили, что он гораздо лучше, чем на портрете.

В своей последней речи Жульен сказал, что не просит никакого снисхождения в суд; преступление его ужасно и он заслуживает смерти. Он также понимает, что главный его преступление заключается в том, что он, человек низкого происхождения, которой повезло получить образование, осмелился войти в так называемое отборное общество.

За несколько часов ему вынесли приговор - смертную казнь.

Сидя в каземате для осужденных па смерть, Жюльен вспоминал рассказ о том, как Дантон накануне смерти говорил, что глагол «гильотинировать» нельзя спрягать во всех временах. Жульен отказался подписать апелляцию, чувствуя в себе сейчас достаточно мужества, чтобы достойно умереть.

Через час, когда он крепко спал, его разбудили чьи-то слезы, которые капали ему па руку,- это пришла госпожа де Реналь. Он бросился к ее ногам, умоляя простить за все. Прижавшись друг к другу, они долго плакали... Жульен понял, что единственной любовью его была госпожа де Реналь. Госпожа де Реналь призналась ему, что того рокового письма составил ее духовник, а она лишь переписала его, но Жюльен уже давно простил ей.

Через некоторое время кто-то сообщил господину де Реналю о визите его жены до тюрьмы, и он потребовал, чтобы она немедленно вернулась домой. Пришла Матильда, но ее присутствие только раздражало Жульена.

Жульен все острее чувствовал свое одиночество и пришел к выводу, что это вызвано тем, что рядом с ним нет Госпожа де Реналь: «Вот откуда мое одиночество, а вовсе не от того, что в мире нет Бога справедливого, доброго, всемогущего, чужого для злобности и льстивости! О, если бы он только существовал! Я бы упал к его ногам. «Я заслужил смерть,- сказал бы я ему,- но, великий Боже, добрый милосердный Боже, отдай мне ту, которую я люблю!»

Госпожа де Реналь, словно услышав его мольбу, убежала из дома и добилась разрешения видеться с Жульеном дважды в день. Он взял с нее клятвенное обещание, что она будет жить и возьмет под свою опеку сына Матильды. Днем казни Жюльена Сореля светило солнце, заливая все своим благодатным светом. Жюльен чувствовал себя бодрым и спокойным.

Матильда проводила своего возлюбленного до могилы, которую он сам себе выбрал. Труппу сопровождала большая процессия священников. Матильда же втайне от всех, в наглухо завешенной карете, везла, положив себе на колени, голову мужчины, которого так любила. Поздно ночью процессия добралась до вершины, и здесь, в маленькой пещере, ярко освещенной множеством свечей, отслужили заупокойную мессу. Матильда собственноручно похоронила голову своего возлюбленного. Благодаря ее заботам пещера были украшена мраморными статуями, заказанными за большие деньги в Италии. А госпожа де Реналь не нарушила своего обещания. Она не наложила на себя руки, но за три дня после казни Жюльена умерла, обнимая своих детей.