Владимир Зайцев
МОЁ ОТЕЧЕСТВО - ДОНБАСС!
Запели над Донбассом соловьи,
Дохнули ветры запахом полынным.
Как объясненье вечное в любви
К степям твоим, просторным и былинным.
Донбасс – моё Отечество, Донбасс!
Тебя века на крепость испытали!
Ты мощь свою показывал не раз
Теплом угля, упругим блеском стали!
В краях других немало есть красот,
Но этот край из всех для нас дороже!
Мы из Донбасса, мы такой народ,
Который всё осилит и всё сможет!
Донбасс! Моё Отечество – Донбасс!
Могучий край родной моей державы!
В веках не оскудеет этот пласт
Рабочей Чести, Мужества и Славы!
AVE, MARIA!
Ave, Maria! Ave, Maria!
Вижу тебя не в хитоне, не в ризе я,
В платье холщовом сидишь ты на призьбье.
Волос – ковыльный, ноги – босые…
Ave, Maria! Ave, Maria!
Детство уходит, околица тянет,
Стала Марийка красавицей Маней!
Ночи бессонные и озорные…
Ave, Maria! Ave, Maria!
…Счастье порвалось ниткою тонкою
В том, 41 – ом, с его похоронкою.
Злые, бессонные ночи такие…
Ave, Maria! Ave, Maria!
Вместе с тобою весна голосила…
В мир принесла, что под серцем носила.
Ожили в хате стене немые…
Ave, Maria! Ave, Maria!
Ты говорила чисто и прямо
С Матерью Божьей, как с собственной мамой,
Чтоб помогли людям силы святые…
Ave, Maria! Ave, Maria!
Ты для себя ничего не просила,
Молча все тяготы жизни сносила.
Только глаза переполнились грустью…
Ave, Maria! Ave, Maria!
Жизнь пронеслась через все лихолетья,
Нет тебя больше, Мария, на свете.
Осиротели дали родные….
Ave, Maria! Ave, Maria!
Каюсь. Не часто ходил к тебе в гости.
Розы принёс в первый раз на погост я,
И целовал твои руки впервые…
Ave, Maria! Ave, Maria!
… Пройдено. Прожито. Но не забыто.
Смотрит на мир наш светло и открыто -
Внученьки, Маши, глаза голубые…
Ты – повторилась! Ave, Maria! Ave, Maria!
ПОКАЯНИЕ
Век XX-й был для всех, как проклятие,
С той гражданскою войною меж братьями.
Заболтали крикуны человечество,
Посрывали с нас кресты за Отечество.
Возвели они себя над законами,
Погубили казаков миллионами!
Но молчала ты, страна окаянная,
Где ж молитва та, покаянная?
Ты послала казаков на заклание…
Покаяния! Покаяния!
Когда снова к нам пришла беда черная,
Встали в строй все казаки непокорные.
Да не слава нам нужна, что обещана,
Свою землю боронить нам завещано!
И громили мы врага всё, как водится,
Чтобы Родина жила с Богородицей!
Но молчала ты, страна окаянная!
Где ж молитва та, покаянная?
Пережили мы бои и страдания…
Покаяния! Покаяния!
.. .Годы память замели, как порошею.
Нет давно уже страны – ушла прошлое.
Разорвали на клочки, на околицы,
Только в сердце за неё еще молится!
Не за быль её ту кровавую,
За честной народ, с его славою!
Но опять молчит страна окаянная!
Где ж молитва та, покаянная?
Для других она нужна в назидание…
Покаяния! Покаяния!
ДЛЯ ЧЕГО РАСТУТ ЦВЕТЫ?
Для чего растут цветы?
Чтобы солнце было ближе.
И котёнок, что на крыше,
Не боялся высоты!
Для чего дожди идут?
Чтоб умылся дом под душем,
А мы бегали по лужам,
Ведь от этого растут!
Отчего, когда темно,
Небо звёздами покрылось?
Чтоб луна не заблудилась,
А смотрела нам в окно.
Отчего наш дружный класс
Говорит всегда про лето?
Есть отгадка у секрета:
В нём каникулы для нас!
Почему мы любим петь?
Чтобы взрослые порою
Стали нами – детворою,
И забыли постареть.
Почему среди людей
Громче всех смеются дети?
Потому что на планете
С нами будет веселей!
Мы найдём на всё ответы!
Про цветы, про солнце, лето,
Про дожди, которые идут.
И не скроется в секрете -
Всё на маленькой планете,
Потому что дети здесь живут!
ПАМЯТИ М.РОСТРОПОВИЧА
Он был чудак, он ртом ловил
Весной капели.
Всю жизнь свою он предан был
Виолончели.
Нежна была его рука,
Он чуть не плакал,
Когда ласкал её бока
В вишнёвом лаке!
Ей жизнь по капле отдавал
Легко, без страха,
И вместе с ней негодовал,
Играя Баха.
Он не сфальшивил до конца
В единой фразе,
И раскрывались вмиг сердца
В одном экстазе.
Но как-то вдруг не стало сил
И духа в теле.
Он умер. Смертью изменил
Виолончели.
Их разлучила тишина.
Уже не в паре.
И горько плакала она
В своём футляре.
***
Опять весна капелью позвала,
Опять тревожит травы ветер вольный.
И вновь звучат во мне колокола,
Как будто праздник на душе престольный.
Жизнь начинаю с белого листа,
От груза лет ушел, как от погони…
Ты падаешь мне с неба, как звезда,
И прожигаешь душу и ладони.
***
Храните их, в веках храните,
Солдат, погибших под огнём.
Не только строчкой на граните,
А в сердце бережно своём!
***
Когда умру, прошу, ребята,
Забудьте про печаль и грусть.
Черту не ставьте между датами -
Я обязательно вернусь:
Травой, слезинкой на ресницах,
Ручьём, июньскою грозой,
А, может, скрипом половицы,
Слегка нарушив ваш покой.
***
Я, кажется, дошел до точки:
Неделю не пишу ни строчки.
Ослабли струны, нету лада,
Но пробивается, как правда,
Как сквозь асфальт росток сирени,
Щемящим словом вдохновенье.
***
Была любовь, была любовь.
Мы наломали столько дров!
А по-другому не умели.
Расстались. Жизнь была права.
И не зажечь уже дрова -
Сердца, как спички, отсырели.
***
Конец столетья. Дымка. Осень.
У перекрёстка трёх дорог
Шахтёры милостыню просят,
Измученные от тревог.
Стыдливо мелочь кто-то бросит
И виновато отойдёт.
Шахтёры милостыню просят…
Шахтёры? Гордый наш народ?!
Да их в войну и в плен не брали!
Враги умели цену знать:
Их не согнуть – они из стали!
Их можно разве что сломать.
И вот как будто солнца проседь,
Как неземное наважденье,
Шахтёры милостыню просят!
А я у них прошу прощенья
За сытых тех, кто воровато,
Зато идейно, славит труд
И за страну, что виновата,
За то, что нищими живут.
***
Как память и печаль всей Украины,
Как боль незабываемых утрат,
Взметнулась в небо стая голубиная,
Как души не вернувшихся солдат.
Расправьте крылья! И летите птицы,
Пусть вас степные ветры донесут
К домам, которым всё еще не спится,
Где до сих пор солдата с фронта ждут.
***
Стремителен наш XXI-й век!
И в череде грядущих поколений
Он соткан из прекраснейших мгновений,
Застывших здесь, в тиши библиотек.
Туда идём смиренно, словно в Храм,
Ведь в них мечта и мудрости основа…
Нет, не бывает мёртвым чудо - слово,
Оно живёт, принадлежа всем нам!
***
Становлюсь я мудрее и старше.
Только возрасту вопреки,
Я считаю года по упавшим
Звёздам в воды нашей реки.
И прошу я, Господь, тебя просто:
Сохрани их, чтоб не было тьмы…
Никогда не срываются звёзды,
Никогда не кончаемся мы.
М. Голубовичу
От Бога это Вам дано –
Играть в театре и кино.
Как в шкуру, в жизнь других влезать,
Смеяться, плакать, побеждать.
За честь героев своих драться,
И умирать, и возрождаться…
А после съёмки, снявши грим,
Уйти домой и стать другим.
А утром снова в кадр спешить
И за кого-то жизнь прожить.
Отрава сладкая оно –
Святое, грешное кино!
Где проза жизни, нет поэзии,
Ведь босиком стоишь на лезвии!
А камеры в холодной студии
Страшнее, чем земные судьи.
***
У поэта нет отчества,
У поэта – Отечество!
Всё его одиночество –
Боль за всё человечество.
Его голос уставший
Отдаётся набатом,
Против скверны и фальши
Баррикадами правды!
Своё сердце готов он
Распахнуть, словно ставни!
И растёт его слово
Тополями на камнях.
И гуляет степями
В чабреце и полыни,
Чтобы выпасть дождями,
Оживляя пустыни!
***
Идут года, не замечаем
Их в суматохе наших дней,
И в суете сует встречаем
Такой нежданный юбилей.
Мы, кажется, ещё не жили,
А только взяли свой разбег,
Сердца в заботе не остыли,
Звучит, как в юности, наш смех.
Не укатали ещё горки,
Душа стремится только ввысь!
Но отсчитали две пятёрки
Часы, что называем жизнь.
***
Умирала бабушка Авдотья,
Подошёл черёд ей умирать.
Но душа, навек прощаясь с плотью,
Долго не хотела отлетать.
Обступили скорбные старухи,
Отсоборовал её и поп.
Уложили бабке накрест руки,
Венчиком украсили ей лоб.
Сжалась от печали даже хата,
Словно в смерти часть её вины.
Со стены смотрели два солдата -
Сыновья, что не пришли с войны.
Умирала бабушка Авдотья,
Майским, ясным и красивым днём!
Разлилось сирени половодье,
Что сама садила под окном.
Жаворонком плакало всё небо,
Но от забытья очнулась вдруг:
«Я прошу вас, девки, дайте хлеба», –
Позвала она своих подруг.
Принесли ржаного ломоть хлеба,
И в глазах зажглись любовь и грусть:
«С хлебом я приду теперь на небо
И с сынками сразу поделюсь».
Как младенца, хлеб к себе прижала:
«Вот и всё! Назад уже не жди!»
Умерла. Погасла. Отстрадала.
С хлебушком насущным на груди.
ЖЕНЩИНАМ
Простите нам обиды и грехи,
В душе мы лучше, чем на самом деле.
Мы вам писали нежные стихи
И из-за вас стрелялись на дуэли.
Мы ревновали, предавали вас,
Когда влекла к себе любовь чужая,
И, как грехи, вы отпускали нас,
По-матерински вслед благословляя.
ДРУГУ
Барвинком стелется добро,
Беда летит свинцовой тучей,
И красит волос в серебро.
Но мы с тобою, друг, живучи!
Года пока не ставим в счёт,
Пьём жизнь, как воду из колодца,
И верим, что придёт ещё
Нечаянная радость солнца!
***
Я бы очень хотел улететь, словно ветер,
К той единственной,
Самой надёжной на свете.
И в колени упасть в том её далеке,
И прижаться щекой к её тёплой руке,
На коленях застыть, не просить, а молчать.
Блудным сыном смиренно прощения ждать.
Я любил собирать пыль далёких дорог,
Я от женщин других оторваться не мог.
Пил удачу свою на обрыве крутом,
И все встречи свои отложил на потом.
Всё держали дела: «Подождёт, не беда!..»
Опоздал. Не на день, не на год –
Навсегда.
…Тихо ветер листвою берёз шелестит
Над могилой, где мама давно моя спит.
ИЗ ДЕТСТВА
Сосед, Кузьменко Феоктист,
Который был женат на бабке Фёкле,
Был до войны посажен, как троцкист,
И даже в областной газете проклят.
На 20 лет колымских лагерей
Отмерил срок тот суд особой тройки,
И Феоктист кормил в бараках вшей
И спину гнул на коммунизма стройках.
Он планы все досрочно выполнял,
Мечтая о той жизни своей вольной.
А Троцкого он даже не читал
По существу неграмотности полной.
Когда «отец народов» околел,
О чём шепнул карманник один ловкий,
То Феоктисту срок пересмотрел
Высокий суд, опять особой тройки.
Вернулся Феоктист к себе домой,
Где хата под дождём соломой мокла,
Согнутый, измождённый и седой –
На всё село заголосила Фёкла!
Собрались мужики, как на помин.
Утешили, мол, были перекосы.
Пришёл и тот, на всё село один,
Что всё строчил в НКВД доносы.
Поматерились, много, мол, дождя,
Нескоро он продёт по всем законам,
А тот один пытался за вождя
Наполнить всем стаканы самогоном.
Елозил он, не поднимая взгляд,
Звериная тоска в глазах тех сытых.
Поднялся Феоктист, сказал: «За нас,
Кто жизнью, кто войною был побитый!
За то, что мы вернулись на село,
Звала сюда крестьянская порода.
Давайте, мужики, забудем зло.
Земля рассудит, кто был враг народа.
Я с нею был за проволокой зон,
А вы в окопах были с ней в обнимку…»
Наутро одноногий почтальон
Повёз в район начальству анонимку.
Я помню этот год, хотя был мал,
Голодную тоску от недорода.
Я колоски на поле воровал,
А значит, тоже был врагом народа.
Я не люблю высокопарных слов
И клятв в любви высоких не приемлю.
Но где найти страну таких «врагов»,
Чтоб так любили Родину и землю?
ОСЕННИЙ БЛЮЗ
Над осенью летели гуси,
Летели гуси, не таясь,
Копьём остроконечным грусти
В чужие, тёплые края.
Летели гуси. Пролетели.
А мы не встретились с тобой.
Переметут мечту метели –
Всё то, о чём с тобой не спели,
Не досказали мы с тобой.
Любви непостижима тайна,
Как опустевший этот сад,
Где взглядом встретились случайно –
В душе остался этот взгляд.
Как звуки музыки рождались,
Как был прекрасен этот миг!
Но мы с тобой не догадались,
И жаль, сердца не достучались
К любви единственной для них.
В лицо нам дует ветер хлёсткий,
Зажглись над городом огни.
На самом людном перекрёстке
Мы – одинокие одни.
Но только верю – будет встреча,
Придёт тот долгожданный час:
Зажгут каштаны свои свечи,
И будет старый джаз весь вечер
Звучать единственно для нас.
***
Я Вас любил за Ваши бантики.
В каком же классе?
Кажется, в восьмом.
Какие были мы наивные романтики,
Как было чисто и светло у нас кругом!
Но только детство было перечерчено
Суровой правдой, что зовётся жизнь.
Вы стали молодой красивой женщиной,
И Вы другим, конечно, увлеклись.
Как жаль, что наши годы на закате,
Утешили и усмирили пыл…
И ситцем выцвели на стареньком халате
Те васильки, что Вам дарить любил!
***
Надоело мне, надоело!
Одиночества платье белое,
Равнодушие это сонное
И молчание телефонное.
Ничего с собой не поделаю,
Ночь рисую я краской белою.
И в руке дрожит на весу свеча,
Только ночь темна, как моя печаль.
Умоляю тебя отчаянно:
Набери мой номер нечаянно.
И скажи слово просто мне.
Я к тебе дотянусь – вёрстами.
Я к тебе долечу – грозами,
Белый цвет, поменяв на розовый…
Виновата. Была несмелою…
Ночь рисую опять краской белою.
ПОБЕДНЫЙ МАЙ
Есть в памяти у нас особый день,
Который будет вечно жить в народе.
На пепелищах расцвела сирень,
По всей земле сирени половодье!
Победный май, салютов огнепад.
Над всей страной ракеты дружно взвились!
Старухи у своих сожжённых хат,
Как на иконы, на сирень молились.
И в одночасье мир помолодел,
И добрые пришли к нему заботы.
Солдат рубаху чистую надел
После тяжёлой праведной работы.
И с гордостью смотрела вся страна
На них, солдат в простой пехотной форме.
Впервые смугловатый старшина
Превысил все наркомовские нормы!
С их орденов суровый лик вождей
Смотрел на мир, их подвиг возвышая,
А им хотелось только лишь дождей,
Чтобы были дома люди с урожаем.
***
Лучше нету занятия в мире
И не может, наверное, быть –
На речном голосистом буксире
В утро это июньское плыть.
Ничего, что обходят «ракеты»
На искристом речном вираже,
Но зато нам вручают рассветы
Петухи, что живут на барже.
У нас настежь распахнуты двери
И лихое словцо на устах.
Не салаги мы – флибустьеры!
Дай команду – и выбросим флаг.
И сойдёмся бортами мы лихо.
Нас волна в тартары – не сметёт.
И волнует сердца повариха,
Что на палубе сушит бельё.
***
Минуты длительны, а годы скоротечны.
И в суматохе лет своих и дат
Нет времени задуматься о вечном,
Как нет его, чтобы взглянуть назад.
Лев КОТЮКОВ о Владимире ЗАЙЦЕВЕ опубликовано: 07-10-2015
Сопричастность
В этой непредсказуемой жизни и в абсолютно непредсказуемой поэзии русской очень редко случается, чтобы хороший человек и хороший поэт совпадали. Как правило, человек хороший, а стихотворец — так себе. Или наоборот, поэт — прекрасный, а человек, мягко говоря, дрянь... А во времена последние сие положение как-то особенно обострилось не в пользу хорошего, и в человеческом, и в поэтическом обстоянии. Но что делать, прогрессирующее несовершенство есть неистребимое качество русского быто-небытия — и об этом можно только скорбеть.
Но, но... Но, слава Богу, что нет правил без исключений. Вернее, они есть, но не по души наши, — и забудем о них, не страшась экзамена жизни, ради красоты стиля и краткости изложения. Это исключение из правил случилось со мной совсем недавно, когда я познакомился с поэтом Владимиром Зайцевым, который оказался не только хорошим человеком и стихотворцем, но ещё и моим земляком. И не просто земляком, выходцем из Орловской губернии, но и сродником, ибо корни наши родовые оказались почти переплетёнными в плодоносной почве Среднерусской полосы.
Но не лежит душа моя к слову «полоса». Да и не полоса это вовсе, а Среднерусская возвышенность. И род мой, и род Владимира Зайцева в изначальной явности из Верховья, ныне Верховского района Орловской области. Верховье — это не просто красивый топоним, а высшая точка Среднерусской возвышенности, откуда, кстати, берёт своё начало род нашего великого земляка Ивана Бунина. И, может быть, легенда о моём дальнем родстве с Нобелевским лауреатом не так уж вздорна и фантастична, как кому-то вполне справедливо кажется. Жаль, что установить это после великих русских потрясений практически невозможно. А девичья фамилия моей дорогой бабушки, самого близкого мне человека в мире этом и в мире ином, была весьма символичной — Рассказова. И она в малом возрасте запомнила юного Ивана Бунина и звала его не иначе, как «худой барин». И вовсе не за благородную худобу, а из-за бедности, в коей пребывало семейство так называемого «барина». Как знать, может, мы с Владимиром Зайцевым не только земляки, но и вообще сродники Ивана Бунина, ибо тесен мир сей...
Остановись, перо, остановись! Что это я вдруг о себе, любимом, бормочу? И, как говаривал мой бухгалтер, бывший начфин ЧК, ГПУ, НКВД, МГБ, КГБ, царствие ему Небесное: «Батюшки, уже двенадцать, а мы всё о себе болтаем! А приличные люди уже давно похмелились!»
Итак, наконец, не о наших родословных, не о себе, многогрешном, а конкретно о поэте Владимире Зайцеве.
«Птица-загадка» — довольно неожиданно и немного рискованно назвал он свою книгу стихотворений. Откровенно говоря, это название более подходит для детской книги. Но, впрочем, все поэты, в большей или меньшей степени, дети, порой очень добрые, а порой, к сожалению, и не очень... Но оставим спор, ибо название всё-таки незаурядное, — и в споре истина не рождается вопреки идиотскому утверждению. В споре рождается чаще всего только злоба и непонимание.
И я рад, что Владимир Зайцев по натуре не спорщик и не сокрушитель всего, чего угодно, — и к его творчеству, к его позиции как поэта прекрасно применимы слова Бориса Пастернака: «С кем протекли его боренья? С самим собой, с самим собой...» Он исповедален и открыт читателю. Он не боится признаться:
Шагал по жизни в полноги,
Бывал нежадным, но негибким.
Не смог отдать родным долги,
Не отмолил всерьёз ошибки.
Куда бежал — не добежал,
Но понимаю понемногу,
Что ничего я не отдал,
Отдать осталось душу Богу...
Или:
Инея звёзды мелко искрятся
На одиноком окне.
Спишь ты спокойно...
Тебе не приснятся
Нежные сны обо мне.
Редко встречались мы, мало знакомы.
Разные тайны у нас.
Видимо, снишься кому-то другому...
Бог нас не свёл... Может, спас?
Чистые, грустные, но светлые строки. И, читая их, понимаешь, что поэзия для автора не средство самоутверждения, не насыщение гордыни, а лекарство от недуга бытия, порой, увы, очень горькое. Но что делать: полезное редко бывает приятным.
И в то же время Владимир Зайцев может быть озорным в слове, озорным до детскости, о которой я уже говорил выше:
Худая, детская рука
Вспугнула тайну родника.
И там, внизу, на самом донце, — Мой хитрый нос,
А рядом солнце!
Или:
...Пусть отпустит седая тоска,
Навернутся нежданные слёзы.
Вы простите меня, чудака,
Я пойду обниматься к берёзам!
Да, да, да, опять о берёзах!!! Но что делать — не могут русские поэты жить без берёз! И хорошо, что не могут! И лучше обнимать берёзу, чем столб фонарный...
Владимир Зайцев чаще всего работает прямым стилем, а прямой стиль — это самое сложное в поэзии, вечную тайну прямого стиля не постичь упорством разума. И как бы пытаясь постичь непостижимое, думаю, бессознательно, не держа в уме «прямой стиль», поэт говорит:
Где-то там, в ночи, была загадка,
Что крылом шуршала о беде.
Я ушёл по берегу украдкой,
Но круги остались на воде...
Осталась тайна в ночи, как вещая жар-птица. И осталась с этой тайной «Птица-загадка» Владимира Зайцева. Осталась непостижимой, но вольной. И в то же время, а вернее, вне времени, образ «птицы-загадки» остался в душе человека, но оставаясь вне реальности, он абсолютно реален, как сама душа. И эта поэтическая реальность не какое-то там пресловутое «ничто», которым нас пугают дурные псевдофилософы последних времён, а бессмертная частица бытия Божьего в душе человека...
Никакого ничто нет, ибо всё в Боге! Но есть падшее нечто, выдающее себя за ничто, — и забудем о нём ради красоты стиля и краткости изложения.
Владимир Зайцев, как поэт, недрёмно ощущает присутствие Божье — и в себе, и — в мире сём. Его лучшие стихи — это скромная, но честная попытка стать сопричастником Слова Божьего, дабы пресловутое ничто, которое якобы овладевает душами людскими, не стало страшной явью.
Хочется надеяться, что я не очень утомил вдумчивого и благосклонного читателя скромными размышлениями о творчестве поэта Владимира Зайцева. А вообще-то, если откровенно: не люблю я убеждать кого-то в чём-то хорошем, хорошее само за себя скажет. И скорблю, когда предисловия к книгам обращаются в пресловутые рекламные ролики, агрессивно навязывающие автора читателям.
И небольшая сентенция напоследок. Мне редкий день не дарят книги поэты и не поэты, поэтессы и не поэтессы. Обычно через некоторое время следует звонок от автора, чаще всего на следующий день:
— Лев Константинович, Вы прочитали мою книгу?! Как она Вам?!
И я честно отвечаю:
— Да вроде бы неплохо! Но знаете, только начал читать, отвлёкся, а её увели со стола. Но утешу Вас, — плохие книги не уводят. А Ваше ненавязчивое присутствие в русской поэзии ощущается и без книги. Так что творческих Вам успехов и побольше ненавязчивости!
— А я повторно Вам подарю! Может, дочитаете?!.. — не унимается
автор.
— Дарите, дарите, дочитаю! В электричках вслух буду читать за деньги. Но не гарантирую, что опять не уведут... — обнадёживаю я человека, — и делаю вид, что мобильник разрядился.
Так вот, книгу Владимира Зайцева я прочитал от корки и до корки, и не только прочитал, но и, по мере сил, отредактировал, и если её кто-то невзначай и скоммунизмит с моего стола, то она всё равно навсегда ненавязчиво будет оставаться в душе моей. И робко надеюсь, что и в поэзии русской.
Владимир ЗАЙЦЕВ
Когда сердце выстудит грусть
Первая любовь
Ещё не отпели мои соловьи.
Анатолий Ковалёв
Где-то в детстве, щекотно на ушко
Признавалась девчонка в любви…
А в лесу куковала кукушка,
Но молчали мои соловьи.
Колокольчик весёлого смеха
И сияние глаз в тишине
Обратились в летящее эхо,
Но опять возвратились ко мне.
Через годы, закаты, рассветы,
Где ночами подолгу не сплю,
Той любви возвращается лето,
Но другая мне шепчет «люблю»…
Время
Где в клубок мотала мама нитку,
Время улеглось за рядом ряд.
Брошу я клубок тот за калитку,
И пойду — куда глаза глядят.
Что искать? — До сей поры не знаю.
Как найти? — Ещё сложней вопрос.
Может, скажут птицы, что летают,
Среди ив, осинок и берёз?
Или принесёт на крыльях ветер
Весточку какую из полей?..
Просвистела жизнь — я не заметил —
С клином опоздавших журавлей.
И пускай в руках немало силы,
Многое готов я совершить…
Но моих ровесников могилы
Говорят, что некуда спешить…
Занавески
Тихо колышется
Тюль занавесок,
Тычется холод в стекло.
Снег бесконечный
Над полем, над лесом, —
Землю совсем замело.
Инея звёзды
Мелко искрятся
На одиноком окне,
Спишь ты спокойно,
Тебе не приснятся
Нежные сны обо мне…
Редко встречались мы,
Мало знакомы,
Разные тайны у нас.
Видимо, снишься
Кому-то другому.
Бог нас не свёл…
…Может, спас?!
Яма
Машу кайлом блестящим, дорогим.
Устали руки в эдакой заботе,
А я копаю яму не другим —
Копаю яму просто по работе.
Как сговорившись, шутят остряки,
Что ходят мимо с целью и без цели:
Мол, коль найдёшь с богатством сундуки,
Достать поможем, пополам поделим.
Им невдомёк, что мне не нужен клад,
Но, выполняя сложную задачу,
Уже давно, который год подряд,
Семейству своему я строю дачу,
Поставив дом и посадив здесь сад.
Расти в достатке станут наши дети,
И будет слышен их весёлый мат…
…Ну что ж, и так бывает на планете!
Чудак
Поедает весна тёмный снег,
Не сошли ещё вешние воды,
Но плывёт над дорогой рассвет,
Унося день за днём мои годы.
Предпасхальные вербы в цвету
За оврагами пасмурно дремлют.
Луговые цветы на ветру
Пробивают холодную землю.
А когда сердце выстудит грусть,
И совсем станет горько и скверно,
Я за старое снова возьмусь,
И напьюсь, очень крепко, наверно.
Пусть отпустит седая тоска,
Навернутся нежданные слёзы…
Вы простите меня, чудака,
Я пойду обниматься к берёзам!
Моё солнце
Мне говорят,
Что лучше за границей.
Уют в домах,
Дороги хороши.
А мне опять
Деревня наша снится,
Зелёный пруд,
Осока, камыши.
Как я могу
Уйти от этих сосен,
От изумрудных
Клёнов и берёз,
От золотых
Налившихся колосьев,
От росных капель
Васильковых слёз?
Как я могу
Края покинуть эти,
Где соловей
Волшебно так поёт?
И солнце здесь —
Оно не просто светит —
Оно лучи по каплям раздаёт.
Где до сих пор
Душа моя ночами
В деревне ищет
Дедовский наш дом.
А Млечный путь
В сияющем молчанье
Подсвечивает тропки
Над прудом.
То сон иль явь?
Но он о лучшем самом.
О чём ещё
Приходится мечтать?
И чудится:
Из дома выйдет мама,
И скажет:
« Всё, пора ложиться спать!»
Неуютный покой
Здесь мальчишкой ходил босиком
Изумрудным окошенным лугом,
С каждой стёжкой-дорожкой знаком,
Был земле этой сыном и другом.
Но, как водится в дружбе такой,
Я уехал, вернувшись нескоро,
А кругом неуютный покой:
Ни людей, ни домов, ни заборов.
Всё укрыл, заглушив, травостой
Да кустарник…
Он старый не слишком,
Чтобы вспомнить, как жил здесь простой,
Так любивший деревню мальчишка.
Вновь с закатом навалится грусть.
Отчего соловьи замолчали?
Я домой через силу вернусь,
Ведь нельзя умирать от печали.
Просёлок души
Я ехал по просёлку не спеша,
А рядышком, в попутном направленье,
Порхала окрылённая душа,
Улавливая ветра дуновенье.
С верхушек елей смахивая снег,
Летела вниз белёсою метелью.
Мне слышен был её весёлый смех,
И радовался лес её веселью.
Искрился бисер наста на свету,
На складках склонов солнышко горело…
Чтоб посмотреть на эту красоту,
Душа на время покидает тело!
|